Заводная - Страница 53

Так он думает, переворачивая фотографию.

Сердце обмирает и тут же камнем падает куда-то вниз — словно летит в глубокий колодец, тянет за собой все, что есть внутри, и оставляет Джайди абсолютно опустошенным.

Чайя.

Глаза завязаны, на щеке синяк, руки за спиной, колени стянуты веревкой, сжалась у стены, на которой наспех чем-то бурым — видимо, кровью — накорябано: «Министерству природы с уважением». На ней тот самый голубой пасин, в котором еще утром готовила ему генг кью ван и, смеясь, провожала на работу.

Джайди, окаменев, смотрит на фотографию.

Сыновья — бойцы, но с такими методами не знакомы. Он и сам не знает, как вести подобные войны — с безликим врагом, который хватает за горло, цепляет челюсть приемом «когти демона», шепчет «будет больно», но остается невидимым, и ты не понимаешь, кто на самом деле твой враг.

Поначалу связки отказывают, но он кое-как хрипло выдавливает:

— Жива?

— Неизвестно, — вздыхает Прача.

— Кто это сделал?

— Не знаю.

— А должен!

— Знали бы — уже сидела бы тут, рядом с тобой! — Генерал яростно трет виски и, сверкнув на Джайди глазами, добавляет: — У нас на тебя куча жалоб! Отовсюду! Так как тут поймешь кто? Кто угодно!

Накатывает новая волна страха.

— А сыновья? — Джайди вскакивает. — Я должен…

— Сядь! — Прача тянется через стол и хватает его за руку. — Мы послали за ними в школу. Отправили твоих парней — тех, которые слушают только тебя. Кроме них, доверять некому. С детьми все в порядке, их уже везут сюда. А теперь остынь и все обдумай. В твоих интересах действовать тихо. Никаких поспешных решений. Чайю надо вернуть целой и невредимой. Поднимем шум — кое-кто потеряет лицо, и тогда нам ее привезут по частям.

Джайди бросает взгляд на фотографию, встает и начинает расхаживать по кабинету.

— Это Торговля. — Он припоминает ночь на якорных площадках и человека, который сначала издалека — как бы случайно, чуть презрительно — наблюдал за белыми кителями, потом сплюнул кровавой струйкой бетеля и пропал в темноте. — Точно Торговля.

— Или фаранги, или Навозный царь — ему никогда не нравилось, что ты не идешь на договорные бои. Или еще кто из крестных отцов и джаопоров, чью контрабанду ты перехватил.

— До такого никто из них бы не докатился. Это точно Торговля. Был там…

— Хватит! — Прача изо всех сил ударяет ладонью по столу. — Любой бы с удовольствием докатился! Ты очень быстро нажил себе кучу врагов. Ко мне из-за тебя даже из дворца приходил один чаопрайя. Поэтому похитить мог кто угодно.

— Думаешь, я сам виноват?

— Сейчас уже нет смысла кого-то виноватить, — вздыхает генерал. — Ты зарабатывал врагов, а я тебе не мешал. Он берет Джайди за руки. — Надо, чтобы ты публично извинился — пусть будут довольны.

— Ни за что.

— Ни за что? — Прача грустно усмехается. — Спрячь-ка эту свою дурацкую гордость. — Потом показывает на фотографию Чайи и говорит презрительно: — Что, по-твоему, они сделают дальше? Мы с такими хийя не сталкивались с самой Экспансии. Для них главное — деньги, богатство. Сейчас ее можно спасти. А вот если ты не угомонишься — точно убьют. Это звери. Итак, ты публично попросишь прощения за якорные площадки, потом тебя разжалуют и переведут — скорее всего на юг, будешь работать в лагерях желтобилетников. — Он снова вздыхает и, глядя на фотографию, прибавляет: — И если действовать очень-очень тонко, и если нам невероятно повезет — есть шанс, что вернем ее. Не надо на меня так смотреть. Будь это поединок на ринге — поставил бы на тебя все свои деньги. Но в этом бою другие правила. — Прача почти умоляет: — Пожалуйста, сделай, как я сказал. Прогнись под этим ветром.

12

Откуда Хок Сену было знать, что эти, тамади, якорные площадки закроют? Что Бангкокский тигр пустит по ветру все его взятки?

Старик вздрагивает, вспоминая разговор с мистером Лэйком, — как пришлось пресмыкаться перед бледнотелым монстром, словно перед божеством каким, раболепствовать, пока тот гневался и кричал, швыряя ему в лицо газеты с портретами Джайди Роджанасукчаи, этого человека-проклятья, этого тайского демона.

— Кун… — хотел возразить Хок Сен, но мистер Лэйк и слушать не стал.

— Ты говорил, что все устроено! Скажи-ка, почему бы мне тебя не уволить?

Старик вжал голову в плечи, уговаривая себя не устраивать спор и объяснить все спокойно.

— Кун, не только вы потеряли груз. Это из-за «Карлайла и сыновей». Господин Карлайл слишком близок к министру торговли Аккарату и постоянно дразнит белых кителей, оскорбляет их…

— Не уходи от вопроса! Водорослевые ванны должны были пройти таможню еще на той неделе. Сам сказал мне, что раздал взятки. А теперь оказывается, что деньги-то придержал. Не Карлайл тут виноват, а ты. Ты!

— Кун, это все Бангкокский тигр. Он — настоящее бедствие, землетрясение, цунами. Откуда я мог знать…

— До чего мне надоело твое вранье! Думаешь, раз я — фаранг, то тупой? Думаешь, не вижу, как ты колдуешь над бухгалтерскими книгами? Как хитришь, лжешь, вынюхиваешь…

— Я не лгу…

— Мне плевать на твои объяснения и отговорки. Ты мне дерьмо в уши льешь! Меня не волнует, что ты там говоришь, думаешь и предполагаешь. Меня волнует только результат. Чтобы через неделю на конвейере была надежность в сорок процентов, или убирайся назад в башни к своим желтобилетникам. Вот такие у тебя варианты. Даю месяц, а потом выпинываю под зад и беру другого управляющего.

— Кун…

— Ты меня хорошо понял?